Фамиль Велиев
— вынесла в диктанте и «аллею» с двумя «л», и «проект» этот дурацкий с дурацкой «е», хотя там отчётливо слышится «э», и даже мой нищий глагол «сэкономить», в который так и хочется впихнуть какой-нибудь разделительный твёрдый знак, ну или хотя бы мягкий, — мягкий хотя бы можно, мягонький? Для нежности чувств! Вроде ведь радость! Вроде сэкономил! В последний, быстро истекающий день головокружительной акции схватил торжественно и бодро три губки для посуды по цене двух, и на душе сразу сделалось мягко! Можно? Ну пожалуйста! — Ни в коем случае. Ни твёрдый, ни мягкий. — Ну и не надо! Ну и чёрт с вами! — Вынесла, превозмогла, обошла все до единой препоны, как вдруг...
Видите ли, даже наипрочнейшую в мире сталь можно аккуратненько расплавить — надо просто посидеть и тихонько погреть, долго-долго, нудно-нудно.
Точки плавления ученица достигла на совершенно, казалось бы, безобидном слове — «двухъярусный», — не смогла, не сдюжила, превратилась всё-таки в раскалённую гущу.
Всё негодование, всю глубину своей отчаянной тоски перед лицом — или лучше сказать рылом? отвратительною маской? — русской орфографии она выразила в одном-единственном слове, разделив его надвое от полноты чувств.
«Двух яростный».
Да…
Я понимаю...
Я правда понимаю...
Это тот случай, когда одной ярости как будто бы мало.
